«В Казахстане сейчас идет бум святых мест»

Улан Бигожин – социокультурный антрополог, обучается в докторантуре в Индианском университете США. Тема его докторского исследования — «Святыня, мазар, государство и святые семейства». В беседе со своим коллегой, социологом Сериком Бейсембаевым он рассказал об основных результатах своей работы.

Серик: Я знаю, что Вы пишете работу про роль сакральных семейств и святых мест в политике нациестроительства в Казахстане. Скажите, пожалуйста, почему Вас заинтересовала эта тема?

Улан: Вообще изначально я планировал сделать исследование только по sacred lineages — сакральным семействам в Казахстане. На западе эта тема вызывает определенный интерес. Мой профессор в университете называет это «Qozha phenomenon». Было интересно, что произошло с этими семействами в постсоветский период. Ведь они присутствуют в регионе, начиная с X-XII веков. Еще Жусуп Баласагун писал про них. Сначала царская колониальная, затем советская этнография навязала мнение о том, что у казахов, как и у кыргызов был “слабый ислам”. Но, при этом различные исторические источники говорили о существовании у казахов святых семейств. Также бытовало мнение, что кожа[1] живут на юге Казахстана, а на севере они практически ассимилировались, плохо сохранили шежире[2] и т.д. Но я случайно встретил одного друга, который рассказал мне про аул Аккол недалеко от г. Экибастуз, где сохранился культ святых семейств, мазары аулие[3]. Для меня это показалось чем-то невероятным.

С: Что именно Вас больше всего удивило?

У: Это село находится в 90 км от г. Экибастуз, в угледобывающем регионе, который еще, начиная с XIX века, был населен русскими рабочими. Был колонизационный период, еще 70 лет индустриализации и советизации, и, казалось бы, о каком символическом капитале святых семейств можно говорить? Но когда я приехал в это село, понял, что сами мазары – это больше, чем просто мазары. Они принадлежат представителям семейства кожа, которые, согласно легенде, заселились в регионе в конце XIX века. Самым яркий представитель этого семейства – это Исабек Ишан, который считался духовным пиром[4] (пір) Машхур Жусупа. И побывав в этом северном ауле, я был удивлен, что сохранились все черты т.н. “традиционного ислама”, как культ аулие, культ ишанов[5] и феномен кожалык[6].  Также удивительно, что государство в лице областной администрации и представителей местной власти стало очень активным. За счет привлечения частных финансов они начали активно возрождать наследие Акколя. Благодаря этой поддержке, в 2011 году был осуществлен полный ремонт мазаров Исабека ишан и его потомков. Т.е. мы видим, что внутри казахстанской глубинки идут очень интересные процессы.

С: А о чем свидетельствует тот факт, что государство и бизнес стали активно поддерживать святые места?

У: Это очень интересный феномен кооперации государства в лице местной администрации, частного бизнеса и представителей этого семейства. Ерлан Арын, когда он еще был ректором вуза, открыл фонд имени Исабека Ишана, куда начали поступать деньги от обычного населения и крупных компаний. Было собрано около 250-270 тыс.долларов. Каждый из этих акторов преследовали свои цели. Для государственных акторов это не столько возрождение религии, сколько возрождение казахского национализма в какой-то степени. Они аппелируют к Исабеку ишан и другим аулие в качестве национальных героев. Конечно, это делается, не вдаваясь глубоко в их историю, больше в традиционном советском и постсоветском стиле – постеры, плакаты, объявления, конференции на базе университета. В 2013 году был юбилей, посвященный Исабеку ишан, который собрал 4-5 тыс. человек. Государство, таким образом, проводит свою идеологическую работу. В этот процесс также включился «Жас Отан», который организовал за счет частного бизнеса поездки студентов к мазару Исабеку ишан в качестве ознакомительного тура с культурным наследием Павлодарского региона. Т.е. государство активно использует местный святой комплекс в своей политике нациестроительства, что полностью совпадает с месседжем центральной власти.

С: А когда у государства возник интерес к святым местам в качестве одного из способов формирования национальной идентичности? Это произошло недавно или так было всегда?

У: Если брать речи президента, то где-то в конце 90-х было выступление Назарбаева, где он говорил, что наш путь – это путь Кожа Ахмета Яссауи. Также несколько лет назад он сказал, что у нас есть свой казахский ислам, который традиционный, толерантный и т.д. Мне кажется, с момента независимости государство не могло избежать использования религии в качестве элемента нациестроительства. С одной стороны, это связано с советским наследием все контролировать, особенно религию. С другой, религия, как и любое культурное наследие, всегда учитывается при нациестроительстве. Об этом еще говорил Э. Геллнер. Я в своем исследовании основываюсь на работе Ван дер Вира «Религиозный национализм», где он на примере Индии показывает, как религия может стать важным элементом нациестроительства. У нас тоже государство рассматривает суфийские мазары как органическую часть традиционного ислама. В какой-то степени они правы. Б. Приватский и сотни этнографических материалов свидетельствуют о том, что казахская религиозность основывается на культе предков.

С: Можно ли на примере отдельного мазара утверждать, что власть всерьез пытается встроить религию в процесс нациестроительства?

У: Ну, не только это, посмотрите на Туркестан. Сегодня изображение купола запечатлено во всех картинках, начиная Эйр Астаны, например. Традиционная картинка – это лошади, девушки в национальных костюмах и мечеть. Я, как антрополог, пытаюсь через малое рассмотреть большое. Я не говорю, что религия является главным кирпичом в нациестроительстве. Я говорю о том, что те речи, которые произносятся в Астане, они часто претворяются в глубинке. И вот в такой форме, в которой я видел. Через мазары, юбилеи. Я говорю о том, что акцент несколько смещается. Этих людей выставляют сейчас не как религиозных деятелей, а придают им больше национальный оттенок. Их выставляют как хранителей традиции,  т.н. “имана”. Их выставляют как хранителей казахскости.

С: Я согласен, что святые места – это важная часть религиозных представлений казахов. Взять тот же Бекет-ата на западе Казахстана. Но нынешняя религиозная молодежь, которых все больше и больше, категорически против святых мест и культа аулие. Необязательно, чтобы они были салафитами, даже те, которые придерживаются масхаба Абу-Ханифа и нормально относятся к официальному, считают поклонение святым ширком[7].

У: Это трудный вопрос. Но мне кажется, что степень исламизации в Казахстане несколько преувеличивается. Побывав в разных аулах северной части страны, я видел множество мечетей, которые пустуют. Они открываются только по пятницам. В том ауле, где я был, меньше 3% взрослого населения читают намаз, но при этом они активно делают зиярат[8] и празднуют мусульманские праздники, читают дугалар[9]. Они позиционируют себя как мусульмане. Сотни, тысячи казахстанцев делают зиярат. В Казахстане сейчас идет бум святых мест. Коныр аулие, Аккол и другие… Каждый год появляются новые мазары. В Семипалатинске открыли огромный комплекс с мазаром, библиотекой и т.д. Проведя несколько летних сезонов на этом зиярате, я видел минимум от 30 до 40 людей в день, приезжавших с различных точек Казахстана.

С: Какова роль родовой общины в процессе возрождения святых мест? Не является ли это показателем мобилизации родового сознания, а не религиозного?

У: Семейство кожа составляют меньшинство в этом ауле. Они сохранили традицию кожалык, но ремонт мазаров и все мероприятия были сделаны не за счет этого семейства. Их трудно назвать зажиточными — это средняя аульская семья, 50-60 лошадей, 100-150 баранов. Аким аула и аким области тоже не кожа. Т.е. у них не было ни материальных, ни административных ресурсов, чтобы собрать такие деньги. Но у них был символический капитал, который заключался в полном уважении к их аулие. Местные казахи — кыпшаки, аргыны, уаки чтили Исабека ишана как своего пір. Т.е. было переплетение всех интересов. Род, используя свой символический капитал, получил определенные бенефиты от государства, и от частного бизнеса. Например, на собранные деньги была осуществлена отсыпка дороги в селе. Государство и частный бизнес тоже получили свою выгоду. Бизнесмены, с которыми я разговаривал, сказали, что их бизнес пошел в гору после зиярата, а кто-то говорит, что его очень любил Жандарбек ишан, а третьи стал депутатами маслихата, благодаря их дуга (молитве). Я не говорю, что это слепая вера в чудеса. Это сплетение взаимоотношений, базирующихся на взаимном уважении, традициях и религиозности.

С: В этом примере мы видим особую религиозность, присущую казахам, смешанную с культом предков и народными традициями. Возникает вопрос, а в чем же тогда проявляется ислам на зиярате?

У: Ислам проявляется в почитании аруахов[10], самом зиярате, выплате садака[11], заката[12] потомкам, чтении Корана. Автобусы полных людей приезжают сюда и ночуют. Они делают те ритуалы, которые осуществлялись в этом регионе столетиями. И эти ритуалы являются абсолютно мусульманскими для местного населения. То, что вы говорите, это проблема преподавания истории и этнографии. Нам их традиционно читали с позиции советологии, согласно которой у нас было деление на скриптуалистский и народный или номадический  ислам. Сейчас в западной науке, если твой респондент считает это исламом, значит это ислам. Делить его на тенгрианство, аруахизм и еще на что-то другое — смысла нет. То, что сейчас происходит не только в Акколе, но и в Туркестане, Бекет-ата – это ислам. Начиная от жертвоприношения, заканчивая зиярат  – это то, как люди понимают и представляют его. Даже если люди не читают намаз, пятый раз в жизни делают дарет[13], для них это религия. Это сакральный акт, который неотделим от ислама.

С: А как, по Вашему мнению, в дальнейшем будет меняться ситуация с сакральными местами?

У: Трудно сказать, что будет с этой традицией через 20-25 лет. Но сейчас я увидел, что идет возрождение святых мест. Каждый год открываются новые кесене, мечети, названные в честь аулие. При этом сама традиция является восприимчивой к новому времени. Во время зиярата происходит очень много ритуалов, которые идут с элементами фень-шуй и экстрасенсорики. Например, шыракшы[14] периодически сам занимается лечением людей через касание руками. Когда я спросил у него про это, он сказал: «Ты же знаешь, у человека внутри есть энергия, Инь и Янь». На святых местах все признаки глобализации. Там можно увидеть традиции, которые Кашпировский и Чумак еще “заложили” в свое время, в 90-е годы. Там очень много постсоветского, что предки, возможно, никогда не делали.

При этом эти святые места претендуют на традиционность и т.н.  “казахскость”. Например, они, кожа в Акколе, не признают и выступают против таких движений, как «Ата жолы», «Акку». Для них это полный ширк. Поэтому они и попросили бизнесменов построить зиратхана[15] и поставить шыракшы. Как мне сказали в Акколе “…начали приезжать  «атажоловцы». У нас (в Акколе)  мазары в 15 км от поселка, и никто не знает, что там происходит. Они  (Ата Жол) обвешивают мазары белыми полотнищами. Потом представители кожа едут и сжигают это все. Поэтому это семейство и попросило бизнесменов и местную власть построить зиратхана и поставить шыракшы”.

С: Будет ли государство и дальше поддерживать эти святые места? Если да, то с чем это связано?

У: Государство, в принципе, может, и не ставить задачу все это поддерживать, контролировать. Никто не звонил из Астаны и не говорил,  “Аким области такой-то…ты должен именно это место поддержать”. Просто из Астаны спускаются указания, что местные власти должны работать с молодым поколением, проводить идеологическое воспитание, заниматься национальным возрождением и т.д. На местах уже сами решают, что нужно возрождать, чтобы это воспринималось “казахским” или национальным. Так же как в лице Райымбек батыра или Богенбай батыра создаются воображаемые национальные герои, так же создаются аулилер (святые) национального масштаба. Как я уже говорил, религиозные моменты Астану и местных властей мало интересуют, им важно показать их казахскими, национальными. Там уже дело каждого, читать слова назидания Исабека Ишана или нет. Конечно, в этом есть элементы бюрократизма, но святые места “органично” вписываются в религиозные и национальные представления среднего казахстанца, поэтому эта поддержка, скорее всего, будет продолжена.

[1] Кожа (каз. қожа, кажы) человек, ведущий свое происхождение от арабских миссионеров ислама

[2] Шежире (каз. шежіре) — генеалогическая родословная у казахов и кипчакских народов,

[3] Аулие – святые места

[4] Пір- святой, религиозный наставник, покровитель

[5] Ишаны — духовные наставники

[6] Қожалық — положение ходжи

[7] Ширк — буквально: придание Аллаху товарищей (равных) или поклонение чему-либо помимо Аллаха, часто переводится как многобожие

[8] Зиярат — паломничество к святым местам

[9] Дугалар – ритуальные молитвы

[10] Аруахи – духи предков

[11] Садака — милостыня

[12] Закат — обязательный годовой налог

[13] Дарет — омовение

[14] Шыракшы – хранитель святых мест

[15] Зиратхана – место для паломничества