Г Л А В А IX
О ты, возраст чей ныне—семьдесят лет,
Уж$иь ты проспал? Жизнь прошла, жизни пег!
Ты все о житье о бытье хлопотал,
К отъезду припаса себе не собрал.
Но в день воскресенья на торжище, знай,
Заслугами только сторгуешь ты рай.
Товар коль имеешь, получишь барыш,
С пустыми руками придя—прогоришь!
Чем торг оживленней, тем слезы горчей
Пришедших с пустыми руками людей.
Имел пятьдесят коль дирхемов, а пять
Из них потерял ты—начнешь горевать.
Так знай: пятьдесят если прожил годов,
Пять дней лишь осталось тебе—будь готов!
Ах, если почивший имел бы язык,
Он поднял бы слезный и горестный крик:
«Молись, о живущий, имеющий речь,
Пока смерть не может твой голос пресечь!
Ведь если в беспечности век наш протек,
Используй хоть ты остающийся срок».
Старец и юнощи
Мне вспомнился вечер из юности дней,
Собралось нас несколько юных друзей,
Шумливы, как птиць!, как розы—лицом,
От наших проделок смятенье кругом.
Сидел некий старец поодаль один;
Волос его ночь—белый день от седин,
Уста его замкнуты, точно орех,
У нас, как фидташку, раздвинул их смех.
Один из нас молвил, приблизясь к нему:
«О старец, так грустно сидишь почему?
Морщины разгладь и тоску прогони
И к нам, молодым, беспечально примкни».
Тут голову поднял наш старый сосед,
Взглянул и ответил—о, мудрый ответ! —
«Когда вешний ветер повеет на сад,
Пускай молодые деревья шумят,
Пусть свежая ветвь оживает. Весной
Со старых суков лист спадает сухой.
Трава ввысь стремится, дока зелена,
Пригнется, когда пожелтеет, она.
На вашей мне быть вечеринке не след,—
На щеки мне пал утра старости свет.
Душа, точно сокол плененный, вот-вот
Порвет свои путы и ввысь упорхнет.
Садиться за стол—ваш черед, а для нас
Пришел расставанья с утехами час.
На ворона крылья, на кудри мои,
Снег выпал, и мне ли друзья—соловьи?
Павлин пусть красуется в блеске своем,
А я—старый сокол с разбитым крылом.
На жатве был плох урожай у меня,
Для вас же едва проросли зеленя.
Опора моя, о сынок, на клюку,
На жизнь опираться не мне, старику.
Мечтам предаваться не срам для детей,
Но это позорно для старых людей.
Мне надо б рыдать, как ребенку, теперь,
А жить по-ребячьи мне стыдно, поверь!»
Рассказ
К врачу притащился согбенный старик,
От смерти его отделял только миг.
«Мой пульс ты пощупай и хворь прекрати;
Мне ноги служить отказались почти.
Я сгорбился так, что похоже как раз,
Как будто я в тине глубокой увяз».
Но врач отвечал: «Жизнь прошла, брось мечты,
. Из тины той в судный лишь день выйдешь ты»,
Нельзя пыла юности в старцах искать—
Бегущие воды текут разве вспять?
Коль в юности был ты и пылок и лих,
Будь в старости трезв и разумен и тих.
Как за сорок лет перешел жизни срок,
Все рвенье к чему? Твой конец недалек!
От зелени вешней воспряну ль душой?
Взойдет вскоре зелень из праха над мной.
Ах, много ходили мы, полны страстей,
Над прахом могильным ушедших людей!
Другие же близятся в тайном пути,
Придут, чтоб по нашему праху пройти.
Промчалася юность, прошла она, ах,
В забавах пустых и ничтожных делах!
Увы, в пустоте мы ее провели,
От истины мы оказались вдали!
Прекрасно учитель ребенку изрек:
«Погублено время, не сделан урок».
Ты смолоду богу служенье начни—
Вернутся ли в старости юные дни?
Душой ты свободен, а телом силач—
Скачи, погоняй на ристалище мяч.
Безумец, цены я тем годам не знал,
Узнал только ныне, когда проиграл.
Осел престарелый покажет ли прыть?
Но борзых не бойся коней горячить.
Склеить можно ловко разбитый сосуд,
Но прежней цены за него не дадут.
И все ж, если чашу ты выронил вдруг,
Что делать? Склей осторожно, о друг!
Кто в реку бросаться тебе говорил?
Упав, все ж, чтоб выплыть, из всех бейся сил.
Беспечно коль ты пренебрег ручейком,
Как быть? Соверши омовенье песком!1
И если тебя обогнал скороход,
Ты двигайся все ж, ковыляя, вперед.
Пускай быстроногий тот скрылся вдали,
За ним ты, калека, ступай, не дремли!
Рассказ
Я в Фейдской степи был путем истомлен,2
И ноги сковал как-то ночью мне сон.
Погонщик верблюдов, рассерженный, злой,
Стегнул мне по шее верблюжьей уздой:
«Вставай! Не навеки ль желаешь уснуть?
Не слышишь, сзывает как колокол в путь?
Я так же, как ты, не боролся б со сном,
Да, видишь, пустыня простерлась кругом!»
Блажен тот разумный, достойный похвал,
Кто, прежде чем знак дан, пожитки собрал,
А спящий в дороге, возможно, когда
Проснется, не сыщет ушедших следа.
О спящий, проснись в сей же день, в сей же час’
Коль смерть нас разбудит, что пользы для нас?
Имеешь ты очи, лей слезы в сей миг,
Покайся, покуда в устах есть язык.
Душа не навек у тебя, человек,
Язык твой в устах у тебя не навек.
Душой дорожи—драгоценна душа,
А клетка без птицы не стоит гроша.
Ах, жизни не дай понапрасну протечь.
Ведь миг скоротечен, а «время, как мечЬ>
Рассказ
Судьба некой жизни обрезала нить,
А близкий, скорбя, начал в грудь себя бить.
Муж некий, в сужденьях находчив и здрав,
Промолвил, рыданьям скорбящего вняв:
«Коль мертвый тот слышал бы плач над собой,
Порвал, негодуя, он саван бы свой,
Вскричал бы: ,,К чему убиваться, скорбя—
Ушел я дня на два лишь раньше тебя.
О смерти своей позабыл ты, ей-ей7
Что так огорчаешься смертью моей»».
Горсть праха в могилу бросая, судьбу
Оплачьте свою, не того, кто в гробу.
Не плачь о младенце, как ни был бы мил,
Он, чистым придя, в чистоте опочил.
Ах, мир преходящ, нет в нем прочных утех,
На куполе держится ль грецкий орех?
Неведомо завтра, умчалось вчера,
И только сегодня тебе—для добра!
Рассказ
Любимца Джемшид потерял. Как в кокон,а
Окутал его в саван шелковый он.
В гробницу придя через несколько дней,
Над телом чтоб скорби предаться своей,
Тот саван истлевшим увидел Джемшид.
Подумав, сказал: «О, разительный вид!
Тот шелк из червя был исторгнут с трудом,
А ныне расторгнут в могиле червем».
Однажды услышал я песню вдали,
Слова этой песни меня потрясли:
«Вернется без нас много раз в мир, увы,
Весна, и цветы будут цвесть меж травы.
Придет много лет, много весен и зим,
А мы будем прахом бездушным, немым.
В садах расцветать будут розы без нас,
Любовники будут любить много раз».
Рассказ
Воздержный и строгий один богомол
Вдруг золота слиток огромный нашел.
Вмиг жадность смутила подвижника дух,
И разум его, прежде светлый, потух.
Не спал он и думал: «Таков этот клад,
Что буду до самой я смерти богат,
И старческий стан свой не стану я впредь
Для просьбы сгибать и презренье терпеть.
Я выстрою дом: мрамор—дома устой,
А весь потолок—драгоценный алой.
Особый чертог для приема друзей
И с выходом в сад чрез одну из дверей.
Изныл я от этих прорех и заплат,
И очи повыел мне кухонный чад.
Отныне найму поваров и: стряпух,
Начну на досуге воспитывать дух.
Мне эта кошма изъязвила бока,
Отныне постель моя будет мягка».
Вцепилась та мысль, точно рака клешней,
Рехнулся подвижник от блажи такой.
Оставил его богомольческий пыл,
Молитву и сон и еду позабыл.
Не мог усидеть он на месте одном
И в поле раз вышел, тревогой влеком»
Увидел, что некто там глину могил
Месил, кирпичи из той глины лепил.
Тот вид богомола в раздумье вовлек:
«Безумец,—сказал он,—используй урок!
Кирпич коль замесят на прахе твоем,
Прельщаться доколь золотым кирпичом?
Широко отверста у жадности пасть,
Куском лишь одним не насытится всласть.
С кирпич пусть размером твой слиток, что в том?
Ефрат не запрудишь одним кирпичом!
В безумных мечтах ты считал барыши,
Меж тем ты растратил запасы души.
Прах страсти засыпал твой взор и твой ум,
Сжег пажити жизни безумья самум.
Сурьму заблужденья с очей своих смой,—
Сам станешь ты завтра во прахе сурьмой!»
Рассказ
Вражда разгорелась между двух людей,-
Друг с другом они леопардов лютей.
Друг к другу таким отвращеньем полны,
Что им были тесны пределы страны.
И вот смерти войском один был сражен,
С утехами жизни простился вдруг он.
Противник его в ликовании был.
Близ вражьей гробницы он раз проходил.
Увидел он жалкий могильный порог
Того, чей когда-то был пышен чертог.
К могиле врага, торжествующий, злой,
Приблизился он, говоря сам с собой:
«Поистине, тот бесконечно счастлив.
Кто друга лобзает, врага схоронив.
О смерти того слез не следует лить,
Сумел кто хоть на день врага пережить».
И тут в озлоблены! бесстрашной рукой
С могилы он камень столкнул гробовой.
Врага увидал он простертым во прах
И с прахом в когда-то сиявших глазах.
В темнице могильной его существо,
Червями изъедено тело его.
Костяк так наполнен могильной землей,
Как темною мазью сосуд костяной.
Властительной длани, стальной пятерни
Сустав от сустава отторгнули дни…
При зрелище этом был жалостью враг
Охвачен и слезы излил на костяк.
Раскаялся вмиг он в своей слепоте,
Велев начертать на могильной плите:
«Не радуйся смерти другого, ведь рок
Тебя вслед за ним унесет в краткий срок».
О случае том одному мудрецу
Сказали. В слезах он взмолился к творцу:
«Ужель ты откажешь в прощеньи благом
Тому, кто был горько оплакан врагом?
Ах, станут и наши такими тела,
Что враг, прослезясь, не припомнит нам зла!
И я уповаю, что сжалится бог
Над мной, если враг пожалеть меня мог».
Рассказ
Я помню, что в детские годы отец
— Помилуй его милосердный творец!—
Мне классную доску купил и тетрадь
И вещь золотую—колечко-печать.
Но некто, смекнувши, что глуп я и мал,
На финик кольцо у меня обменял.
Ребенок цены ведь не знает кольцу,
Свой перстень за финик отдаст хитрецу.
Цены своей жизни не знаешь и ты—
Ее продаешь за утехи, мечты!
В день судный, когда благочестье, о брат,
Всех чистых из праха взнесет до Плеяд,
В смущеньи ты долу поникнешь главой,
Неправедный путь весь припомнивши свой.
В том месте, где в страхе пророки дрожат,
Грехам извиненье найдешь ли, о брат?
Знай, жены, .усердные в вере своей,
Тогда превзойдут нерадивых мужей.
Ужели не будешь ты, муж, пристыжен,
В том месте высоком, отставши от жен?
Ведь есть извиненье у жен, коль они
Не молятся богу в известные дни.
А ты к стороне отошел почему ж?
Ты стал ниже жен, не хвались, что ты .муж!
Что сам я пред теми, кто слова цари?
Внемли, так сказал царь сиха Онсори:4
«Прямой путь оставив, придешь на кривой.
Какой же ты муж, превзойден коль женой?»
Рассказ
Я вспомнил о случае в детстве моем:
На улицу в праздник я вышел с отцом.
Я шел забавляясь, все нравилось мне,
И вдруг потерял я отца в толкотне.
В отчаяньи поднял я крик. Наконец.
Мой плач услыхав, появился отец,
Прикрикнул: «Не раз говорил я, пострел,
Полы чтоб моей выпускать ты не смел!»
Беспомощны дети, оставшись одни,
Дороги домой не находят они.
И ты, как ребенок в дороге. Скорей
Схватись за полу благочестья мужей!
О помощи их умоляй, ибо те,
Кто мудры, не видят стыда в нищете.
Как малый ребенок, бессилен мюрид,
Но старец стеной нерушимой стоит.
Учись у младенца: при первых шагах
За стенку держась, побеждает он страх.
В лицо нужно правде сегодня ж взглянуть,
А завтра возврата закрыт будет путь!
Рассказ
Собрал некто летом запасы зерна
И думал: зима мне теперь не страшна.
Но как-то, в хмелю, он огонь разложил,
Нечаянно весь урожай свой спалил.
Что делать? На завтра пришлося начать
Колосья упавшие в поле сбирать.
Узнав, что бедняга наказан судьбой,
Совет кто-то сыну преподал такой:
«Боишься ты ежели черного дня,
Подальше держи урожай от огня».
Коль жизнь расточаешь в бесчестии, знай:
Ты—тот, кто в безумьи поджег урожай.
Опомнись! Запас сохраняя зерна,
Сей веры, добра и любви семена.
Накажет когда злополучного рок,
В несчастии том для счастливых—урок.
До казни стучись в милосердия дверь,
В мольбах из-под палки нет пользы, поверь
Иосиф и Зелиха5
Когда Зелиха стала страстью пьяна,
Иосифу в ризы вцепилась она.
Бес похоти властвовал, стыд же умолк,
К Иосифу ринулась хищно, ка# волк.
Был мраморный идол в ее терему.
Она каждый день поклонялась ему,
Но лик изваянья закрыла в тот раз,
Боясь укоризны от идольских глаз.
Иосиф, не зная деваться куда,
Забившися в угол, страдал от стыда.
Она ж, ему руки и ноги покрыв
Лобзаньями, страстный шептала призыв:
«Суровым не будь, не беги, мы—одни,
Блаженных мгновений любви не гони!»
Но, плача, Иосиф воскликнул в ответ:
«Своей чистоты не нарушу, о нет!
Ты каменной куклы стыдишься лица,
Всезрящего мне ль не стыдиться творца?»
Окончание IX главы
В Сан’а умер сын у меня. О, беда!
Как выразить, что пережил я тогда!
Придет коль Иосиф, недолго ты рад,—
Как рыбой Иона, могилой он взят.
Едва кипариса возвысится стан,
Как с корнем исторгнет его ураган.
И диво ли, прах если розу взрастит,
Ведь в нем столько розовых персей, ланит!
Сказал я: «Коль чистых уносит детей
Могила, умри, старый грешник, скорей!»
В безумьи от скорби, из всех своих сил
Я камень могильный с гробницы свалил.
-Ах, мрак, теснота, смрад и ужас! На миг
Лишился я чувств и бессильно поник.
Когда ж я очнулся, меня вдруг потряс
Любезного чада раздавшийся глас:
«Коль мраком гробниц ты испуган, Са’ди,
Будь светел умом и со светом входи.
Чтоб светлой, как день, ночь могилы была.
Зажги яркий светоч—благие дела».
Ах, многие мнят в заблужденьи уме,
Не сеяв, не жав, собирать в закрома!
Кто древо сажал, тот отведает плод,
Кто сеял, Са’ди, тот и жатву сберет!
Конец IX главы
