Однажды затеплил в бессонной ночи
Я пламя поэзии яркой свечи.
Один пустомеля мой стих услыхал
И, волей-неволей, хвалу мне воздал.
Все ж к ней примешал зложелательство он
— Так рвется невольно у раненых стон.—-.
«Да, стих у Са’ди превосходен, но в нем
Мы только слова назиданья найдем.
Геройских боев он, увы, не певец,
Меж тем’как былина—пиитств а венец».
Не знал он, что я не любитель былин,
Не то б их слагал я, стиха господин.
Приди, дай померимся силой со мной!
Врага я о камень швырну головой.
На поле словесных сражений и сеч
Язык мой разит, как отточенный меч.
Ведь счастье не в доблестях бранных бойца,
Но лишь в милосердьи благого творца.
Счастливый удел если небом не дан,
Его не захватит твой меткий аркан.
Страдает мураш оттого ли, *гго слаб?
И кормятся львы разве силою лап?
Коль с властью небес невозможна борьба,
Бери, что тебе назначает судьба.
Коль долгая жизнь на земле—твой удел,
Не бойся ни змей ядовитых, ни стрел.
Коль долгого ты недостоин житья,
Целебная в яд превратится струя.
Как только Ростем перешел свой предел —
Шэгад слабосильный его одолел.1
ИсфагансБий воитель
Приятеля я в Исфагане имел.3
Он был беспощаден, воинственен, смел,
Он страхом противника сердце сжигал,
В крови постоянно его был кинжал.
Носил он колчан ежедневно с собой,
Огонь высекал он своею стрелой.
Боец удалой, точно буйвол, силен,
И львов и гепардов запугивал он.
Так стрелы метал он во время боев,
Что ими созвездье пронзал Близнецов.
Колючек на розовом меньше кусте,
Чем стрел удальца у врага на щите.
Когда во врага ударял он копьем,
Пронзал он и вражью главу и шелом,
Стремглав нападал он на сонмы людей,
Как будто на рой саранчи воробей.
Напав, Феридуну, властителю сеч,
Он не дал бы времени саблю извлечь.
Рукой повергал леопардов он ниц,
Сражал кулаком он и львов и тигриц.
Пусть крепок противник, подобно скале,
Он брал его за пояс—враг на земле!
Коль латника он топором ударял,
Его вмиг он вместе с седлом разрубал.
По щедрости, мужеству равных вовек
Ему не видал ни один человек.
Со мною сей витязь был дружен весьма,-
Любил он людей дарованья, ума.
Но стала в Ираке мне жизнь тяжела,
Судьба на чужбину меня повлекла.
В сирийскую землю занес меня рок,
И край тот надолго скитальца привлек.
А время летело. Сменялись чредой
Порою довольство, злосчастье порой…
Но кончился срок испытаньям моим,
Побрел я, тоской по отчизне томим.
В пути на отчизну случилося так,
Что снова попал я в знакомый Ирак.
Стал ночью однажды я думать, мечтать
И все пережитое вспомнил опять.
О, память о том, с кем делил я хлеб-соль,
Как соль, в старых ранах ты вызвала боль!
Желанием друга узреть обуян,
Вошел с нетерпением я в Исфаган.
Увидел я друга. Румян был и бел
Он прежде,—теперь, как шафран, пожелтел.
Как лук, изогнулася стана стрела,
Глава, как вершина под снегом, бела.
Его одолеть удалось небесам,
Скрутившим его по могучим рукам.
Судьбина изгнала воинственный пыл,
Седую главу он к коленям склонил.
«О львов победитель,—сказал я,—с тобой
Что сталось? Ты сделался дряхлой лисой».
Ответил: «Со дня наступленья татар3
Пропал у меня мой воинственный жар.
Увидел я войско. От множества пик
Земля—-как болото, где вырос тростник.
Знамена средь них, как огни. На татар
Напал я, но рок мне готовил удар.
Я воин искусный. Концом копия
Снять с пальца кольцо ухитрялся ведь я.
Но рок оказался нещадным врагом—
Был вражеских сил окружен я кольцом.
Решил я бежать. Ведь с судьбой, наконец,
Ведет поединок один лишь глупец!
Кольчуга и шлем не дадут никогда
Помоги, коль счастья затмилась звезда.
В руках если нету к победе ключа,
Победы дверей не разрубишь сплеча!
Нас враг окружил. На глазах у людей
Железо, в железе копыта коней.
Мы шлемы надели, увидев врагов,
И каждый был к битве жестокой готов.
Арабские кони, как тучи, летят,
Мечи—точно молнии, дротики—град.
Два войска столкнулись в грозе боевой,
Как будто бы небо столкнулось с землей.
От ливня и града ужасного стрел
Вихрь смерти над битвой, кружася, летел.
Арканы—драконы, раскрывшие пасть,
На львов-бранелюбцев готовы напасть.
Всклубившийся прах, точно туча, и в нем.
Как молния, блещет то меч, то шелом.
Щит о щит столкнувшись в кровавом бою,
Мы бились и в конном и в пешем строю.
Но тщетны усилья, напрасна борьба,
Жестокою к нам оказалась судьба.
Мы бросились в бегство. Бессилен герой,
Коль он не поддержан господней рукой.
Иступится храброго воина меч,
Коль, гнев провиденья сумел он навлечь.
Кто спасся от смерти—изранен был он
И кровью своей и чужой обагрен.
Меж тем наших стрел был бессилен удар
В набитые шелком кафтаны татар.
Сплоченным, как в колосе зерна, пришлось
Нам ныне, как зернам, рассыпаться врозь.
Бежали стремглав, кто в бою не погиб,
Как стая блестящих испуганных рыб.
Ах, если стрелою судьба поразит,
Бессилен пред нею воителя щит!».
Ничто—наши силы! Об этом сейчас
Еще удивительней будет рассказ.
АрдебильсБии стрелок
Из лука стрелка’ в Ардебиле я знал—4
Железную цель он стрелою пронзал.
Однажды столкнулся с ним некий боец—
Воинственный, в войлок одетый юнец.
Аркан он—отвагой второй Бэхрам Гур—5
Имел из сырых антилоповых шкур.
Лишь только противника лучник узрел,
В мгновение ока он взял на прицел.
Полсотни он выпустил стрел, но стрела
Проникнуть сквозь войлок, увы, не могла.
А враг налетел, точно витязь Дэстан,6
На лучника ловко набросил аркан,
Как вора, скрутил он его и повлек—
Во вражью палатку был брошен стрелок.
Всю ночь он не спал, вспоминая свой стыд,
А утром вошедший слуга говорит:
«Стрелою своей ты железо пронзал,
К одетому в войлок как в плен ты попал?»
Стрелок Ардебильский, заплакав, рабу
Ответил: «Кто может осилить судьбу?
Ты знаешь, какой я искусный стрелок,
Ростему бы мог преподать я урок.
Когда был поддержан счастливой судьбой,
Железо, как войлок, пронзал я стрелой.
Затмилася счастья звезда—о печаль!—
Стал войлок для стрел непронзаем, как сталь».
Напрасна кольчуга, коль пасть суждено,
Коль час не настал, крепче лат—полотно.
Хотя б ты кольчугой и несколько раз
Прикрылся—погибнешь, коль пробил твой час.
Но если судьбе ты угоден, ты—цел,
Хотя бы и лат на себя не надел.
Пред смертью что наши заслуги? Мудрец
До срока ушел, долголетен глупец!
Рассказ
Всю ночь некий курд протомился, не спал
От боли в боку. Врач взглянул и сказал:
«Больной виноградным объелся листом,
И к утру в живых мы его не найдем.
Стрела не наделает столько вреда
Для жизни, как эта сырая еда.
Застрял у обжоры в кишечнике кус,
И к жизни вернуть я его не берусь».
Случилось же так: исцелился больной,
А врач в те же сутки ночною порой
Скончался. Ах, часто недужные вдруг
Встают, а врачей повергает недуг!
Рассказ
Однажды осел у крестьянина пал.
В саду виноградном к лозе привязал
Ослиную голову наш селянин.
Сказал виноградарю старец один:
«Не думай, о друг мой, чтоб этот осел
Недобрые очи от сада отвел.
Отвел ли при жизни своей хоть один
Удар от себя он, о мой селянин?»
От смерти избавит ли врач? Ведь ему
Она ежечасно грозить самому.
Рассказ
В дороге бедняк обронил золотой,
Разыскивал долго, но тщетно. Домой
Вернулся расстроен. На том же пути
Пропавший червонец случилось найти
Другому прохожему. Друг, не забудь:
Начертан нам от роду жизненный путь.
Ах, силою счастья—увы!—не добыть,
Ведь сильный несчастнее всех может быть!
Рассказ
Наказывал палкою сына отец.
«Не бей без вины,—так взмолился юнец,-
Ведь ты мой защитник от всяких обид,
Но кто же меня от тебя защитит?»
К творцу воззови, коль обидят враги,
Однако на бога роптать не моги!
Рассказ
Звался Бахтияром—любимцем удач—
Один знаменитый, счастливый богач.
Соседи в лачугах у стен богача
Теснились, убогую долю влача,
Меж тем как в хоромах, в усадьбе своей
Червонцы лопатой сгребал богатей.
— Живущий в соседстве богатых гуляк
Страдает вдвойне горемычный бедняк!—
Один из бедняг тех, однажды домой
Без денег придя, так был встречен женой:
«О, горе мне с мужем злосчастным таким!
Снабжен ты, как трутень, лишь жалом одним.
Учись у других обращаться с женой.
Я впредь потаскушкой тебе даровой
Не буду. Гляди, у соседа всего
Как много! А ты не таков отчего?»
Со вздохом глухим на нападки бедняк
Ответил разгневанной женщине так:
«Как быть? Я удачи не знаю ни в чем!
Ах, можно ль судьбу одолеть кулаком?
Имей я свободного выбора дар,
Я был бы любимец удач—Бахтияр!»
Рассказ
Раз муж рассудительный в Кешской стране
Промолвил своей безобразной жене:
«Коль бог некрасивой тебя уродил,
На лик не клади ни румян, ни белил».
Усилием счастье добудем ли мы?
Прозреют ли очи слепца от сурьмы?
Злодею ли доброе дело подстать,
И пес ли научится раны сшивать?
Ученый, будь грек он, румиец ли, мед
Из адского древа едва ль извлечет.
И зверем останется зверь навсегда,
Хотя б ты и много потратил труда.
Легко удаляется с зеркала ржавь,
Но зеркало делать из камня оставь.
Возможно ль, чтоб розою ива цвела?
И негра возможно ль отмыть добела?
Ястреб и коршун
Сказал ястреб коршуну: «Нет никого
На свете со зреньем острей моего».
И коршун ответил: «Воспользуйся им,
В окрестностях нет ли чего, поглядим!»
Тут ястреб взлетел, и с возвышенных мест
Он взором окинул равнину окрест.
«Поверишь ли,—молвил,—но там вдалеке
Я вижу—крупинка лежит на цеске».
Был коршун словами его удивлен,
И с ястребом долу низринулся он.
Лишь ястреб над малым спустился зерном,
Как тотчас был за ноги схвачен силком.
Не знал, неразумный, увидев зерно,
Что в сети попасться ему суждено.
— Из множества раковин жемчуг в одной,
И в цель попадают не каждой стрелой!—
«Приметил ты зернышко,—коршун сказал,—
Что пользы, коль вражьих тенет не видал?»
А пленник вздохнул: «От судьбины тенет,
О друг, осмотрительность нас не спасет!»
Как только судьба изрекла приговор,
Затмился пронзительный ястреба взор.
Коль водной пучине не видно конца,
Бессильно искусство любого пловца.
Рассказ
Прекрасно сказал подмастерье ткача:
«Хоть мною украшена эта парча—
Здесь слон и жираф и чудесный анка,—7
Но в этом учителя зрима рука».
Как жизнь ни сложись, хороша ли, дурпэ,
Рука провидения в этом видна.
Я чую неверье, когда говорят:
«Такой-то в обиде моей виноват».
Пусть очи создатель тебе просветит,
Ведь он лишь—причина удач и обид.
Надейся! Строптивому даже рабу
Создатель благой облегчает судьбу.
Молись, чтоб тебе промыслитель помог—
Того не достичь, в чем препятствует бог!
Рассказ
Раз матке сказал верблюжонок: «О мать,
Давай отдохнем-ка, довольно шагать».
Ответила: «Если б не эта узда,
С вьюком в караване не шла б никогда».
Корабль, где захочет создатель, плывет,
Хотя корабельщик и волосы рвет.
На помощь людей не надейся, Са’ди,
И помощи лишь от создателя жди.
На бога надейся и—только! Коль он
Отвергнет, никем ты не будешь спасен:
Ликуй, если он возвышает тебя,
Покорствуй, коль он отвергает тебя!
Об искренности и лицемерии
Коль искренна вера, в ней—корень добра,
Иначе ж она—без ядра кожура.
Что в том, что грубейшую носишь из ряс,
Коль ты облачился в нее напоказ?
Не хвастай, что мужества полон твой дух,
А если похвастал, не будь как евнух.
Таким и кажись, как на деле ты есть,
Но, ведай, что в скромности—высшая честь.
Ведь если личину с тебя совлекут,
Пред всеми ты будешь обманщик и плут.
Не лезь на ходули, коль ростом ты мал,
Лишь дети поверят, что рослым ты стал.
Когда серебром покрывают медяк,
Бывает обманут один лишь простак.
Напрасно б ты золотом грош покрывал,
Не будет он принят у зорких менял.
Подделке придется огонь претерпеть,
И станет известно, где злато, где медь.
Рассказ
Подросток поститься решил до звезды.
До полдня он пробыл, с трудом, без еды.
Почтивши дитяти неслыханный пыл,
Наставник в тот день свой урок отложил.
А мать и отец, восторгаясь сынком,
Осыпали златом его, миндалем.
Но день далеко не дошёл до конца—
Огонь разгорелся в нутре у мальца.
Подумал: «Коль съем я тихонько кусок,
Родителям будет моим невдомек».
И, с виду постясь, потихоньку дитя
Наелось, лишь мненье родителей чтя.
Кто может узнать, коль твой пыл напоказ,
Что ты, не омывшись, свершаешь намаз?
Безумней, смешнее дитяти старик,
Который для вида в молитве поник.
Молитвой такою себя хоть измучь,
К вратам преисподней в молитве той ключ.
Поступком таким ты расстелишь, ей-ей,
Молитвенный коврик средь адских огней!
Рассказ
Всю жизнь лицемеривший некий старик
Убился, скатившися с лестницы, вмиг.
Вскручинился сын о потере своей.
Отца увидавши в одну из ночей
Во сне, он покойному задал вопрос:
Мытарства за гробом он как перенес?
«Не спрашивай, сыне,—умерший сказал,—
«Прямехонько с лестницы в ад я упал».
Кто честен и добр, хоть в мольбах и не рьян,
Тот лучше святош, чьи молитвы—обман.
Разбойник, по-моему, лучше, чем тот,
Кто в рясу оделся и господу лжет.
Найдет ли за гробом небес благодать,
Кто только стремился людей ублажать?
Ведь Зейду ты служишь, зачем же тогда
Ты ждешь, что от Амра последует мзда?8
От слабых не жду непосильных я дел:
Чтоб всем существом их господь овладел.
Нет! Путь этот прям, до привала дойди,
А ты, заблудившись, бредешь позади.
Как будто бы маслодавилыцика вол,
Бежишь ты, но с места, гляди, не сошел.
Кто станет к михрабу спиною, ведь тот
Безбожником вмиг у людей прослывет.
А ты даже кыблой святой пренебрег,—
В твоих устремленьях отсутствует бог.
Коль дерево крепко тобой взращено,
Плоды принесет непременно оно.
Коль искренной веры не будет корней,
Не будешь ты принят у божьих дверей.
Коль сеять ты будешь на голых скалах,
Зерна не увидишь в своих закромах.
Слезой лицемерья лицо ты не мой,
Ведь черная тина под этой водой.
Ах, ежели скверна мне душу грязнит,
Что пользы, коль внешне достоин мой вид?
Из лжи лицемерной сошьешь ты милоть,
Но примет ли рясу такую господь?
Нам сущность мирских неизвестна сердец,
Но список ведет им предвечный писец.
Что весит наполненный ветром мешок?
Наступит лишь судного дня грозный срок,
— Там точны весы, неподкупен там суд—
Узнают, что ветром мешок твой надут.
Коль доблестью муж обладает—не вид,
Но доблесть сама за себя говорит.
Раз мускус имеешь, не хвастай, о брат,
Разносит повсюду он свой аромат!
Клянешься, что золото чисто, к чему?
Лишь камень пробирный—проверка тому.
Верх платья богат, а подкладка бедна,
Ведь он на виду, а она не видна.
Не так ли всегда? Но обманчивый вид
Не нужен святым, и парчою подбит
Их ветхий наряд. Щеголяй, щеголяй,
Коль слава земная дороже, чем рай!
О нет, не шутя говорил Баязид,
Что хуже противника льстивый мюрид.
Ах, сонмы земных властелинов-царей
Смиренны и нищи у божьих дверей!
А к нищему мудрый бывает ли строг,
Что требовать можно от тех, кто убог?
Владея жемчужиной духа, закрой
Сокровище это шершавой створой.
Так веры глубоко затаивай пыл,
Чтоб даже проведать не мог Гавриил.
Отцовский совет—поученье Са’ди.
За речью моею, о сын мой, следи,
А если не будешь внимателен, впредь
Смотри не пришлось бы тебе пожалеть!
Конец V главы
